Воспоминания Ольги Мартыновны Мержановой и Анатолия Викторовича Василивицкого

Все село и главная его площадь были расположены по обе стороны Кодорского (тогда Тбилисского шоссе), в 13 километрах от Сухума, 8 километрах от Драндского аэропорта и в двух километрах от моря. Недалеко от центра села расположилась средняя школа с преподаванием на русском языке, через дорогу от нее стояла старая церковь, в которой по выходным показывали кино. Рядом со школой была районная больница.

Чтобы пройти к берегу моря надо было пройти 2 километра по улице, носившей тогда имя революционера Михо Цхакая, которую пересекало железная дорога, соединяющая Москву с Тбилиси и Ереваном. Вдоль дороги по обе стороны ее расположены были типичные для этих мест крестьянские дома на небольших участках земли. Дома были двухэтажные, первый этаж - хозяйственный, а второй – жилой. Иначе нельзя – очень сыро.

Дома были расположены в глубине участка. Перед ними – вытоптанная коровами, поросятами, индюками и прочей живностью «полянка», иногда виноградник или сад с тутовыми деревьями. В домах жили абхазцы,мингрелы, грузины, армяне. Все они были членами колхоза им. Ш. Руставели. Колхоз считался одним из лучших в Абхазии, а его председатель Отари Давитая был уважаемым человеком.

Улица Цхакая упиралась в Черное море. Берег был каменистый и вдоль берега стояли мазанки. Тут жили в основном бежавшие от раскулачивания с Украины крестьяне – Батюки, Игнатьевы, Смеричанские, Степаненко и другие. Они осваивали пустынный берег, обрабатывали землю, рожали детей, одним словом, пускали корни в далеком от Родины, но безопасном месте. Мы еще застали нескольких стариков, Петра Ефимовича и Марию Павловну Батюков, Евдокию Ивановну Игнатьеву (тетю Дусю), Луку Антоновича Смеричанского с женой, деда Шуляка, семью Степаненко. Их жизненная сила, мастерство и порядочность вызывали искреннее уважение. Но об этом несколько позже.

Рядом с Гульрипши находился поселок Агудзера, который был интеллектуальным очагом не только этого места но и, без преувеличения, всей Абхазии, а как потом выяснилось и Советского Союза. В нем были расположены два научных учреждения – филиал Физико-технического института Академии наук СССР, а потом Грузинской ССР (именуемом в народе «Объект») и Всесоюзная селекционная станция субтропических культур Академии наук СССР и потом Грузинской ССР (именуемая в народе «Ботаника»).

В «Объекте» работали немецкие физики-ядерщики, вывезенные из Германии сразу после окончания войны. Занимались они, как теперь уже стало известно, созданием водородной бомбы или чем-то близким к тому. Среди них были всемирно известные ученые. Привезены они были с семьями и даже со своими собаками. Территория «Объекта» расположена была между Кодорским шоссе и морем. На ней находился дивный парк с реликтовыми деревьями, спортивные площадки, детский сад и «объектовская» больница. Жили эти ученые со своими семьями в небольших финских домиках, дети учились в местной школе, дружили со своими сверстниками –абхазцами, грузинами, русскими. Взрослые поражали аборигенов тем, что круглый год, включая зиму, плавали в море. Ходили слухи, что место для «Объекта» выбрал лично Берия.

«Зона» состояла из двух частей: производственной и бытовой. Первая была обнесена невероятным количеством заборов с колючей проволокой с электрическим током. В некоторых местах была вспаханная полоса, стояли вышки с прожекторами, дежурили пограничники с собаками. Производственные корпуса утопали в зелени. Вторая часть – бытовая, в которой стояли жилые дома, магазин, в котором продавались товары, недоступные местному населению, несколько лет спустя построили клуб, танцплощадку , книжный магазин. Бытовая зона тоже была обнесена забором, но местное население в некоторых местах порушило забор и «народная тропа» вела мимо зданий к магазинам. Особо дефицитные товары продавались по спецкарточкам. Иногда устраивали облавы в магазине, и тогда надо было быстро, быстро уносить ноги. В «Объекте» работали и жили не только немцы. Ученые и рабочие из Москвы, Ленинграда и Тбилиси. Рабочие были преимущественно из местного населения. Для приехавших построили сначала двухэтажные четырехквартирные кирпичные дома.

В 1957 году немецких ученых отпустили. Некоторые из них уехали в ГДР, некоторые, по слухам, в ФРГ. « Объект» разросся. Стало значительно больше сотрудников, построили новые четырехэтажные дома, появился небольшой рынок, заменивший собой старый Гульрипшский, который к тому времени был ликвидирован. Охрана осталась, но, говорят, научная ценность их труда значительно снизилась.

Тут же, недалеко от «Объекта», была расположена «Ботаника» - Всесоюзная селекционная станция субтропических культур, основанная в начале сороковых годов по инициативе Николая Ивановича Вавилова. Директором ее с первого дня был ученик Николая Ивановича, участник научных экспедиций, организованных Вавиловым в страны Средиземноморья и Северной и Южной Америки, Арчил Александрович Гогиберидзе – крупный ученый и удивительный по своим человеческим качествам и моральным принципам человек. При нем был создан прекрасный коллектив ученых, который он возглавлял более 20-ти лет. Жил он с семьей – жена и трое детей – в трех комнатах, расположенных в здании конторы. Чтобы прокормить семью, в сарайчике держали поросят и кур, которых кормили дети. Гостей было всегда видимо-невидимо, не считая приезжавших родственников. Всех каким-то чудесным образом устраивали на ночлег и - Анна Михайловна, жена А.А, всех кормила. Дом был гостеприимный и семья очень дружная.

Когда-то колхоз предложил работникам «Ботаники» несколько участков на берегу моря для строительства домов. Земля для колхозных работ из-за близости моря была непригодна для колхозных работ. Один из таких участков достался двум сестрам - научным работникам селекционной станции. Впоследствии они стали нашими соседями, а потом, уже в конце 70-х, их дом купил Евгений Евтушенко. Так вот, Арчил Александрович отказался от участка – у него не было денег на строительство дома. Сейчас это звучит неправдоподобно, но так и было.

В 1965 году его сменил в должности директора станции бывший секретарь Абхазского Обкома партии Бгашба, а Арчил Александрович стал заместителем директора по научной части. Так он и умер в казенной квартире. Его дочь Ламара, которая пошла по стопам отца, работала там же, защитила диссертацию, посвященную внедрению в Абхазии авокадо, впервые привезенного ее отцом из Израиля. Но в то время наука уже мало кого интересовала.

А потом началась грузино-абхазская война, ей, как и многим сотрудникам «Ботаники» и вообще жителям Абхазии – грузинам, пришлось расплачиваться за авантюры своих правителей и бежать из Абхазии. Ламара с мужем и дочкой успела уплыть на каком-то пароходе в Поти, к дальним родственникам мужа. Потом мы нашли ее в Тбилиси. Другие бежали через перевалы и многие погибли при этом. Ее сын Гия, работавший в МВД Абхазии в Очамчирах, осенью 1992 года, как раз когда грузинские отряды Кетовани и Иоселиани входили в Абхазию, был ранен в ногу и Ламара привезла его, истекающего кровью в Москву, в Сухуме ему уже никто не мог помочь. Остановились они у нас на Беговой. Лежал он в одной из больниц на Пироговке. Слава богу, его спасли. И сейчас он, говорят, работает в Москве. Но мы не можем с ним связаться.

А что сейчас в «Ботанике» - не знаем. Видимо, запустение, как и в других местах этого, когда-то, Рая. Иногда мы думаем – Какое счастье, что Арчил Александрович и Анна Михайловна не дожили до этого времени!

А для нас Раем был ток кусочек побережья, где стоял дом Мартына Ивановича Мержанова. Вернемся туда. В 1949 году Константин Михаилович Симонов и его близкий друг Борис Леонтьевич Горбатов купили, кстати с помощью А.А.Гогиберидзе, два домика - мазанки у местных украинцев (Горбатов – у деда Шуляка).

Симонов стал строить себе двухэтажный дом и гараж. В дом приезжали и жили там Константин Михайлович, его жена Валентина Васильевна Серова, ее сын от первого брака Толя Серов, сын К.М. от первого брака Алеша – сейчас известный журналист, кинорежиссер, правозащитник. Помню, что когда у Константина Михайловича и Валентины Васильевны родилась дочка, то на участке под магнолией было белыми камушками выложено ее имя «Машенька».

Естественно, у Симоновых было всегда много гостей. Приезжали абхазские писатели, в том числе и известный абхазский поэт Иван Тарба, который впоследствии купил этот дом у Симонова. Приезжали и москвичи, и тбилисцы, и киевляне... Однажды у него довольно долго и замкнуто жил Виктор Некрасов (тогда уже гонимый властями). К гаражу была пристроена небольшая комната для гостей, окно которой выходило на нашу «набережную». И я, проходя мимо и заглядывая в это окно, часто видела его склоненную над письменным столом фигуру. По вечерам Константин Михаилович и Валентина Васильевна часто прогуливались вдоль моря и заходили к нам. Не помню, о чем они говорили, но обаяние этих людей действовало на меня магически. В.В. была одета во что-то белое и в волосах у нее была роза. Серова тогда служила в Театре Ленинского комсомола, руководимым тогда Иваном Николаевичем Берсеневым.

Валентина Васильевна и моя мама были знакомы еще с тех пор – мама с 1944 по 46 год работала администратором в этом театре. Так что у них находились общие темы. Ну а у Константина Михайловича и Мартына Ивановича были общие фронтовые воспоминания и много общих знакомых. Спустя несколько лет, после того как Симонов и Серова разошлись К.М. продал свой дом Ивану Тарбе. Но место это было настолько притягательным, что он сначала снимал две комнаты, у «тети Дуси» Игнатовой, а потом откупил их у нее и пристроил к ним большой кабинет. Туда он и приезжал каждый год со своей новой женой Ларисой Жадовой – вдовой поэта Семена Гудзенко, и ее дочерью Катей. Потом у них родилась дочь Саня, которая тоже росла на этом берегу.

Константин Михайлович много работал там, в основном над прозой. Он уже меньше общался с соседями, но к нам иногда заходил. Толе запомнился один разговор между К.М и М.И, который происходил на нашей веранде. Симонов жаловался, что ему не хватает денег. Когда он ушел, Толя спросил у Мартына Ивановича – «Как может не хватать денег самому высокооплачиваему в СССР писателю»? «Очень просто, - ответил М.И. – три жены, от всех дети, две дачи, на них сторожа, секретарь, машинистки, машина с шофером или двумя, и это далеко не все! Так что не удивительно, что не хватает». Но это мы забежали много вперед. Вернемся в начало 50-х годов.

Горбатову сухумский климат оказался вреден, у него там случился инфаркт, и он, приехав в Москву, посоветовавшись с Симоновым, предложил своему фронтовому товарищу и другу Мартыну Ивановичу Мержанову купить свою мазанку за смешные деньги и то в рассрочку.

Так Мартын Мержанов и его жена Анна Яковлевна в 1952 году стали «помещиками». Участок был засажен виноградом и люфой (мочалками). Домик был построен из бамбука, обмазанного глиной. Там была одна комната, маленькая веранда и пристроенный к дому сарайчик.

Немного отвлекаясь, следует сказать, что расположение дома на участке отражает характер владельца: замкнутый, стремящийся отгородить себя от назойливых посетителей, или наоборот, открытый, жаждущий общения, гостеприимный.

Дом Мартына Ивановича Мержанова был «домом открытых дверей». И тогда, когда была мазанка и после 60-го года, когда был построен новый кирпичный дом, который строился 1959 до 1969 г. Он и строился с таким расчётом. Расположен он был недалеко от забора, отделявшего участок от берега моря. Вдоль забора шла просёлочная дорога. Вначале, 50-х годов, когда это место ещё не было популярно, по этой дороге проезжала одна машина, и то не каждый день, изредка проходили только местные жители. По «пляжу» и по этой дороге ходили коровы, свиньи с надетыми на шею деревянными треугольниками (чтобы не пролезали через заборы), собаки. У этой улицы (она тогда ещё не называлась улицей) даже названия не было. Письма писали по адресу – Абхазская АССР, посёлок Гульрипши, берег моря, дача Мержанова.

Новый дом всегда был наполнен людьми. Туда приезжали родственники и друзья провести отпуск, прожить там «медовый месяц», побыть там хоть недельку, проездом или просто заходили на огонёк. Приходили в гости соседи, приезжали сухумчане – пообщаться, обсудить последние новости или вообще поговорить «за жизнь». Бывали там и Константин Михайлович Симонов с Валентиной Васильевной Серовой и главный редактор русскоязычной газеты «Советская Абхазия» Георгий Семенович Семенов, с которым М.И. познакомился в 1942 году, может быть, самом тяжелом году войны. Немцы подходили к Сухуми и жители бежали из города, а Георгий Семенович сидел в редакции и продолжал выпускать «Советскую Абхазию». Мартын Иванович, который вместе с отступающими войсками попал в город, естественно, пошел в редакцию газеты, нашел там практически одного редактора, разговорился с ним. Так началась их дружба, продолжавшаяся буквально до последнего дня Мартына Мержанова.

Приезжал на дачу и прославленный фотомастер Дмитрий Бальтерманц с женой Тоней и двумя очаровательными дочками – Татой и Ирочкой. Митя (так звали его друзья) работал в «Огоньке» вместе с М.И. и дружили семьями.

Частым гостем был фронтовой друг М.И., бывший фотокорреспондент «Правды», обосновавшийся после войны в Сухуми Семен Иосифович Коротков с женой Марией и сыном Илюшей. Работал он в местной газете. Среди его многочисленных военных фотографий, была одна, завоевавшая множество наград на советских и международных выставках.

Ее история такова. Во время тяжелых боев за Севастополь Коротков сфотографировал молодого красивого абхазского моряка, грудь которого была перепоясана пулеметными лентами. Снимок был сделан перед очередным боем. Началась бомбежка, и фотограф не успел записать имя и фамилию. Когда на следующий день Семен Иосифович пытался найти парня, то выяснил, что во вчерашнем бою моряк погиб. Так фотография осталась безымянной. Через много лет, работая в «Советской Абхазии» и бывая во многих селах республики, Коротков показывал эту фотографию всем, с кем встречался, но никто не мог опознать героя этого портрета. Однако его настойчивость была вознаграждена. Однажды, в высокогорном абхазском селе, жители узнали своего земляка - Алексея Аршбу, и показали дом, в котором жила его одинокая мать. Эта фотография, на которой старая, седая, но красивая женщина держит в руках последний снимок своего сына, до сих пор вызывает слезы. Надо сказать, что одну их международных наград Коротков получил в Германии. Немцы предложили ему в виде материального подарка на выбор – деньги или фотоаппарат. С.И. выбрал, конечно, фотоаппарат и был счастлив и горд.

Со временем берег стал застраиваться дачами. Борис Андреевич Лавренев купил у кого-то их крестьян мазанку. Это был подарок его любимой жене –Елизавете Михайловне, которую близкие звали Зайкой. Участок выходил прямо на пляж, дом стоял в глубине участка. В доме были две комнаты, кухонька. В одной из комнат она поставила маленькую голландскую печку, на диване и креслах лежали подушки, вышитые розами на черном фоне, ее работы. Небольшая часть участка рядом с домом была защищена от дождя и солнца легким навесом, под ним стояли шезлонги. Вокруг него росли дивные пальмы, самшит и еще какие-то деревья, которые скрывали домик и жизнь его хозяйки от любопытных глаз. А за домом Елизавета Михайловна посадила дивный розовый сад. Каждое утро она совершала заплыв (причем с ранней весны до поздней осени). Днем ходила в соседний дом отдыха «Агудзера» на тениссные корты и играла в теннис. Сам Борис Андреевич прожил там недолго – его укусила какая-то гульрипшская бродячая собака, пришлось делать уколы, которых его организм не перенес.

С этим домом и самой Елизаветой Михайловной у меня связано одно воспоминание. Однажды, в конце 70-х годов, ранней весной (в начале марта) я получила телеграмму от Правления колхоза им Руставели с требованием явиться через три дня на общее собрание колхозников по поводу отъема земельного участка. Надо сказать, что после смерти Мартына Ивановича ежегодно мня мучили – все время то хотели отобрать дом (т.е. купить), то отобрать участок. Так что я не очень удивилась, но все же позвонила Елизавете Михайловне чтобы проверить, не получала ли она тоже такой телеграммы. Оказалось – получила и собирается лететь туда. Уже легче. Но как же лететь, я ведь работаю, а это рабочий день. Она уговорила меня лететь вместе с ней. И вот мы прилетаем в Сухумский аэропорт за два часа до начала собрания. Едем на такси мимо правления, останавливаемся и пройдя к председателю, говорим ему, что мы – вот они, здесь, сейчас заедем домой и приедем к началу собрания! А он нам – «А собрание отменили вообще». Как потом мы узнали, тбилисские писатели, к тому времени наши соседи по берегу, получив такие же телеграммы, возмутились, позвонили или пошли в правительство и…. все это мероприятие отменили.

И вот мы в Раю – все побережье желтое от буйно цветущей мимозы, море спокойное синее, синее, чайки над ним белые, тишина такая, какой никогда не бывает летом, и, самое главное, ничего не отбирают и опять можно какое-то время не думать об этом! Но мне нужно улетать. Это была пятница, а я в понедельник должна быть на работе. А пока мы сидим на участке у Е.М. в шезлонгах, с закрытыми глазами растворяемся в полном счастье. Она уговаривает меня пожить еще несколько дней, и лететь в среду или четверг вместе с ней. «Ну что работа, Олечка - говорит она - работа никуда не денется, Вы потом сделаете все еще лучше, а таких дней, как сегодня, может быть и не будет никогда!» Я сижу и не могу пошевелиться и ни о чем другом, кроме того, что я в Раю, не могу думать. И вот в этой абсолютной тишине я слышу какие-то странные звуки – не то щелчки, не то тихие хлопки, открываю глаза и вижу – это лопаются почки на дереве над нами и их «одежда» сыплется на нас. Она была права – такого со мной больше никогда не было, даже в Поленово. Я улетела вместе с ней, работа никуда не делась, я помню этот день всю жизнь.

Позднее, в условиях «рыночной экономики» Елизавета Михайловна, жившая в Москве в небольшой квартире в «Доме на Набережной» (опять на Набережной!), продала эту квартиру и на вырученные деньги издала полное собрание произведений своего мужа. Благородный покупатель разрешил ей жить в этой квартире до конца ее дней.

Со временем, когда уже был построен пансионат «Литературной газеты», оттуда приходили сразу компаниями. Конечно, очень трудно вспомнить всех, кто жил или побывал в этом доме с начала 50-х до начала 90-х годов. Но мы постараемся.